Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник) - Страница 172

172

Сандерс поймал на себе злобный взгляд проводника и усмехнулся. Да, Бекран явно не рассчитал свои силы, когда накинулся на него ночью, предполагая, что тот спит беспробудным сном.

… Торжество в глазах проводника, но главное — вязкая слюна, капнувшая на лицо, всколыхнули в Сандерсе волну ярости. Пользуясь тем, что сидевший у него на груди Бекран перенес тяжесть тела вперед, на руки, он с силой поддал ему коленями под зад, одновременно согнув руки и лишив проводника опоры. Бекран перелетел через голову Сандерса, а поскольку тот удержал его за руки, проехался мордой по корням и хвое. Он еще рычал и ворочался, пытаясь сообразить, как это получилось, когда Сандерс, оседлав его, ткнул Бекрана в затылок, вжимая лицо в землю, и рванул левую руку за спину, загибая ее к лопаткам. Проводник заверещал, но Сандерс и не думал останавливаться — ничто лучше не лишает воли к сопротивлению, хотя бы на несколько минут, чем болевой шок.

Сухой веткой хрустнул сустав, выворачиваясь из плеча, проводник заорал благим матом и обмяк.

Сандерс, упираясь руками Бекрану в спину, поднялся на ноги, однако проводник и не думал сдаваться. Рыча, он откатился в сторону и, пошатываясь, встал на ноги. На него было страшно смотреть — лоб и нос были ободраны до крови, в бороде и волосах застряла хвоя, глаза выкатились из орбит и горели такой неукротимой ненавистью, что Сандерс понял — придется повозиться, прежде чем тот успокоится.

Несмотря на то, что левая рука висела плетью, Бекран бросился на него, надеясь сбить с ног — преимущество в весе было для него столь очевидным, что происшедшее он, видимо, считал досадным недоразумением.

Двумя ударами тяжелого армейского ботинка Сандерс парализовал ему мышцы бедра, а когда проводника повело в сторону, врезал с левой в висок.

Бекран рухнул на землю, дернул пару раз ногами и затих.

Сандерс проверил на заросшей волосами шее пульс, а затем, не теряя времени, подтащил его к дереву, усадил, прижав спиной к стволу, и связал руки за спиной, притянув к дереву и пропустив петли под мышками и подбородком. Опутав ноги под коленями и в щиколотках, он притянул их к груди проводника, после чего присел, достал консервы и не спеша позавтракал, ожидая, когда Бекран придет в себя.

Ожидание не затянулось — сначала проводник застонал, замотал головой, потом приоткрыл мутные глаза, пытаясь понять, что случилось.

— Доброе утро, — приветствовал его Сандерс.

Бекран рванулся, веревка врезалась в горло. Он захрипел, пуча глаза.

— Ты… кусками рвать буду… лоскутьями…

Сандерс кивнул, выбирая из банки остатки мяса.

— Вполне предсказуемая реакция. А поконкретней?

— Мы вас всех… кто не согласен… всех…

— Ага. Это уже интересней. Кого — всех и кто — мы?

Но проводник только зарычал, тяжело дыша и дергаясь в путах.

Сандерс пожал плечами, отбросил опустевшую банку и, протерев лезвие ножа хвоей, убрал его.

— У меня к тебе несколько вопросов, — сказал он, задумчиво глядя на Бекрана, — и твоя жизнь и здоровье зависят от того, насколько мне понравятся ответы. Говорить ты все равно будешь, но если станешь упрямиться — это займет несколько больше времени, вот и все. Так как?

Проводник молчал, пожирая его глазами. Кровь запеклась на лице коркой, на виске чернел синяк, но взгляд горел яростью, и Сандерс понял, что по-хорошему договориться не удастся. Он покачал головой.

— Как ты говорил? Когда пятки припечешь — все выложу? И что, помогает?

Он разгреб золу и перенес тлеющие угли поближе к дереву, к которому привязал проводника. Подбросил сухих веток, раздул огонь и, когда костер разгорелся, испытующе посмотрел на Бекрана.

— Все еще не хочешь побеседовать? Ну, как знаешь…

Не обращая внимания на сопротивление, он разул проводника, поморщившись от запаха давно не мытого тела — ступни были грязные, с заскорузлыми пожелтевшими ногтями.

Вытащив нож, Сандерс поднес его к огню, глядя, как темнеет, нагреваясь, лезвие. Бекран сидел тихо, посверкивая из-под густых бровей злыми глазами.

Лезвие налилось багровым цветом, затем стало алым, и Сандерс, зажав ступню проводника, поднес нож к пальцам.

— Ты знаешь, меня никогда не прельщали подобные методы, но иногда ничего другого не остается, — сделал он еще одну попытку, — не надумал говорить?

— Ты не уйдешь живым.

Сандерс одним движением просунул нож между пальцами проводника.

Хриплый крик утонул в утреннем тумане. Запахло паленым мясом.

Нож остыл, Сандерс вновь нагрел его и повторил операцию, с трудом удерживая зажатые под мышками ноги Бекрана. Важно было не переусердствовать, не сделать Бекрана обузой. Тащить на себе проводника Сандерс не собирался, но к Двум Скунсам тот должен был доковылять.

В такие моменты он давно научился отключать эмоции, и даже чувства притуплялись — он почти не слышал криков, не ощущал запаха горелой плоти — важен был результат. Была цель — заставить врага говорить, и в этом случае цель оправдывала средства. Это была часть работы, и ее, как и остальные составляющие, следовало сделать как можно лучше. Давно уже найдены оправдания подобным методам — «на войне как на войне» или «не бывает войны в белых перчатках», но красивые слова пусть говорят с трибун, а Сандерсу не требовались ни оправдания, ни поощрения — он просто делал свое дело, достигая наилучшего результата с наименьшими затратами времени.

Через полчаса Бекран впервые произнес что-то членораздельное, а через сорок минут, поощряемый глотками воды, заговорил, почти не останавливаясь. Все, что требовалось от Сандерса, — задавать время от времени наводящие вопросы и изредка, когда красноречие покидало проводника, накалять в костре нож, чем он и занимался.

172