— А и хрен с ним!
Дверь в кубрик отворилась, и в проеме показалась бородатая физиономия Дикобраза — боцмана «Божьей заступницы». Ни для кого на корабле не было секретам, что боцман предан Падальщику как собака и в открытую занимается доносительством. Зыркнув маленькими глазками по Лэнсу и Полубою, Дикобраз мотнул головой.
— Убивец, к капитану.
Полубой не спеша надел перевязь с саблей.
— Оружие можешь оставить.
Касьян тяжело посмотрел на боцмана и вызывающе поправил перевязь. Дикобраз скривился и махнул рукой — так и быть, мол, оставь свою железку.
Миновав кубрики команды, в которых храпели, играли в кости, громко ругаясь, спорили, они поднялись на боевую палубу. Дикобраз свернул не к мостику, а вглубь, где располагалась рубка связи и каюта капитана.
Постучав в дверь каюты, Дикобраз просунул голову внутрь.
— Росс, Убивец пришел.
— Давай его сюда, — раздался хрипловатый голос Падальщика.
Полубой, оттеснив боцмана, вошел в каюту.
Он еще ни разу не был у капитана и с интересом огляделся. Да, каюта Кирилла Небогатова на «Дерзком» была просто землянкой по сравнению с апартаментами Падальщика. Казалось, Полубой попал в райский сад: стен не было, были заросли вечнозеленых кустарников, среди которых порхали невозможной расцветки птицы; в углу, со скалистого уступа, низвергался небольшой водопад, и в каменной чаше под ним можно было разглядеть снующих радужных рыбок; ласковое солнце светило и, что было особенно удивительно, грело, с синего неба, по которому неспешно двигались легкие облака, и тянулся клин неразличимых на высоте птиц.
— От мать иху так…
Падальщик, довольный произведенным впечатлением, ухмыльнулся.
— Неплохо, да?
— Да-а…
— Да ты челюсть-то закрой, деревня. Присаживайся, — Росс указал на замшелый валун возле невесть как в этом лесу оказавшегося изящного столика.
— Это что же?
— Да ладно прикидываться, — притворно рассердился Падальщик, хотя было видно, что ему приятно замешательство Касьяна, — что, голограммы никогда не видел?
— Видать — видел, но чтобы так! — Полубой присел на валун и почувствовал седалищем контуры нормального стула. — Красиво живешь, капитан.
Падальщик расставил на столике серебряные, оправленные в золото небольшие стаканчики, насыпал по ложке какой-то травы и залил кипятком. Полубой ощутил запах матэ — невозможной редкости, которую ближе чем на Акапулько-бей раздобыть было невозможно. Вот только заваривать его Падальщик явно не умел. Так, пыль в глаза пускал.
Сунув руку куда-то за водопад, Росс убавил звук — теперь птицы чирикали едва слышно, а вода падала совсем беззвучно.
— Ну как тебе на «Божьей заступнице», Убивец? — спросил капитан, делая в сторону серебряных стаканчиков приглашающий жест.
Полубой аккуратно отхлебнул обжигающий напиток, почмокал, будто бы обдумывая вопрос — крестьянскому парню, еще несколько лет назад копавшемуся в навозе, должна быть свойственна некоторая заторможенность.
— Нормально, капитан, — наконец сказал он.
— Жалоб, претензий нет?
Касьян опять задумался. К чему это гнет Падальщик? Ведь неспроста он пригласил в свою каюту новичка, который успел испортить отношения с половиной команды.
— Какие жалобы, капитан? Жратва нормальная, спи — сколько влезет. Уже бока отлежал. — Полубой понизил голос и подался вперед: — Вот только тоскливо. Висим тут, как покойник на виселице. Того хоть ветер качает, а мы застряли, как муха в патоке: ни туда, ни сюда. Мне-то что, у меня доля невелика, а народ ропать начинает. Разговоры разные по кораблю идут, капитан.
По тому, как сузились глаза Падальщика и заходили на скулах желваки, Полубой понял, что задел больное место капитана.
Росс грохнул серебряным стаканчиком по столу и запустил длинное затейливое ругательство.
— Я что, рожу им этот караван? Я что, собственной волей сюда притащился? Неарх сидит там у себя и горя не знает, а Падальщику того и гляди глотку перережут! — орал капитан, брызгая слюной.
— Так уж и перережут, — усомнился Полубой.
— Запросто могут, — успокаиваясь, Падальщик плюхнулся на стул и поманил Касьяна, чтобы тот наклонился поближе, — видел, Утконос каждый приказ норовит оспорить? Самое правильное было бы его за борт проводить, так ведь у него приятелей полкоманды!
— Так давай мы его опередим, — предложил Полубой. — Чего ждать-то? Ночью кому глотку вскроем, кого припугнем, и снова все наладится.
— Ха, ты и вправду Убивец, — в голосе Падальщика послышалось уважение, — а на абордаж кто пойдет? И так вместо тридцати пяти двадцать два абордажника осталось. Вот то-то. Ладно, ты, главное, держись меня, Убивец. Сам понимать должен: как мне каюк, так и тебя прирежут, как барана.
— Все понимаю, капитан, — Полубой допил остывший матэ и поднялся, — не сомневайся. Ежели что, я тебя не продам. Убивец не Убивец, а я добро помню.
— Вот-вот, не забывай. Только бы конвой появился, — воздев глаза к потолку, взмолился Росс, — добычу возьмем, парни подобреют, а Утконоса я сразу спишу, как на базу вернемся.
К вечеру до бога, или дьявола, кому там молился Падальщик — неизвестно, но молитвы его дошли. Баззеры боевой тревоги сорвали экипаж с коек и разбросали по боевым постам. На сенсорах дальнего обнаружения, работающих в пассивном режиме, появилось три десятка отметок. Судя по полям отражения это шел так долго ожидаемый караван.