Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник) - Страница 72

К оглавлению

– …ей сломали руку?

– Это просто вывих. Надо же было как-то обезоружить. Вы бы видели, что она творила. Я думал, всех в лапшу изрубит.

– Вправьте, пока она без сознания.

– Слушаюсь.

– Потери?

– Трое убитых, пятеро раненых. Причем один из них вряд ли выживет.

– Это уму непостижимо, Уэйнстейн! Одна баба чуть не перебила лучших боевиков клана!

– У нее было необычное оружие, господин ван Хорн. Я отправил его на экспертизу – защитные костюмы оказались бессильны.

– Ладно, после доложите о результатах. Такое оружие и нам пригодится. Почему она голая?

– Она спала, когда мы э-э… приступили к акции. Кроме того, психологический эффект обнаженности…

– Бросьте, Сеймур. Она профессионал, ей на это плевать. Оденьте… Момент, что это?

– Где?

– Вот, на ягодице.

Сухие пальцы натянули кожу.

– Это татуировка клана Сигевару, господин ван Хорн. Все, кто дает клану клятву, обязаны сделать такую.

– Это я знаю. Почему на заднице?

– Место расположения значения не имеет, хотя, может, она хотела этим подчеркнуть свое отношение.

– Хм… довольно неосторожно, хотя что возьмешь с женщины. Полная неспособность предвидеть последствия.

– Точно так. Если бы она не замешкалась на окне, только бы мы ее и видели. Хорошо, О’Доннел успел ударить из парализатора.

– А если бы не успел, я бы с вас голову снял, Уэйнстейн! Дилетанты! Когда очнется, вызовете меня. Все.

Она хочет открыть глаза, но веки словно приклеены к зрачкам, а вместо тела кусок льда. И горло перехвачено настолько, что воздух едва приникает в легкие.

Шаги, тихий разговор – и вдруг страшная боль в руке, и стон прорывается сквозь смерзшиеся губы.

– Ого! Приходит в себя. Ну-ка, доктор, помогите мне…

Она чувствует себя куклой, когда ее перекатывают, натягивая грубую ткань, провонявшую чужим потом.

– Вот сюда сажайте, – говорит сипатый, – так, теперь ремни. Все, можете быть свободны. Хотя постойте. Почему она не шевелится?

– Остаточные явления после паралича.

– Так сделайте что-нибудь!

Она чувствует укол в руку, значит, нервные окончания оживают. Оказывается, она боялась, что не сможет никогда двигаться, смотреть на мир, говорить. Слезы облегчения непроизвольно просачиваются сквозь ресницы.

– Э-э… да она плачет! Все, доктор, идите.

Шаги, шипение дверей.

– Она пришла в себя. Да, плачет. Я ее пальцем не тронул, клянусь! Откуда я знаю, почему. Может, боится. Да, слушаюсь.

«Боюсь? Я? Нет, только не вас, твари… Может быть, того, кто притаился под Развалинами, но никак не вас, крысы помоечные».

Виктория открыла глаза. Сначала все было как в тумане, но потом она стала узнавать окружающее. Вокруг нее стояли полупрозрачные герметично запаянные ящики, набитые доверху сухим льдом. Помеченные красным кругом – из центров по клонированию. В ящиках, помеченных синим крестом, содержалось то, что еще недавно было органами живых людей.

Слева – длинный мраморный прозекторский стол, справа – утилизатор отходов, попросту высокотемпературная печь, где поврежденные органы превращаются в пепел за несколько секунд.

Она сидела в центре зала в одной из лабораторий по подготовке органики, поступающей из Развалин. На ней был серый комбинезон какого-то подсобника, весь в засохших кровяных пятнах и омерзительно воняющий потом.

Сеймур Уэйнстейн возился возле переносного ментоскопа, соображая, куда прилаживать провода. «Как был кретином, так и остался, – подумала Виктория, – будто в первый раз собирается пользоваться».

Он повертел в руках каску с контактами на висках, затылке и над лобными долями, заметил, что Виктория очнулась, и обратился к ней, вроде бы даже с радостью:

– Ну слава богу. Наконец-то вы очнулись. Нельзя же так пугать добропорядочных людей, моя милая.

– Я… – Голос был слабым и писклявым – видно, голосовые связки еще не отошли. Она откашлялась. – Я вам не милая, Уэйнстейн, и чем раньше вы это поймете, тем будет лучше.

– Ну-ну, мисс Салливан. Мы, конечно, не дружили, но все-таки общались, как э-э… коллеги. Вы мне как коллега не подскажете, вот эти два провода…

– Да? Может, мне еще и самой себя отментоскопировать?

– Напрасно вы так, дорогая, напрасно. – Уэйнстейн опять занялся проводами.

Виктория заметила, что секретарь держится как-то неестественно – будто ему в штаны засунули баскетбольный мяч, – и вспомнила, как врезала ему между ног.

– Вы бы лед приложили, – участливо сказала она, – а лучше бы к врачу обратились, не то останетесь без своей любимой игрушки.

Уэйнстейн отложил шлем, подошел к ней, широко расставляя на ходу ноги, и дал увесистую оплеуху.

Клацнули зубы, во рту появился привкус крови. Виктория небрежно сплюнула кровавую слюну сквозь зубы и насмешливо посмотрела на Уэйнстейна:

– Если вы меня положите на пол, то сможете отходить ногами, что гораздо приятнее и безопасней. А то ладошку отобьете, не дай бог. Придется левой дрочить…

Новый удар откинул ее голову в сторону так, что хрустнули шейные позвонки.

– Это только начало, детка, – пообещал Уэйнстейн, – вот позабавимся с аппаратом, что, как я подозреваю, бесполезное занятие, и займемся тобой всерьез. Ну скажи, чтобы не терять времени, у тебя ведь мнемоблокада, да?

– Проверишь, не развалишься.

Уэйнстейн криво ухмыльнулся и отошел к ментоскопу.